Как историческое прошлое становится идеологическим настоящим. Из дискуссии публичных философов

Таисия Слепцова
4 года назад

01.06.2020 21:10

Укринформ

Могут ли современные историки контролировать влияние пропаганды и вмешательство власти?

Разговор об исторической памяти (он состоялся дистанционно и транслировался на канале Укринформа), который инициировал Международный центр обороны и безопасности Эстонии (ICDS) в рамках программы "Стойкая Украина", был и интересным, и знаковым.

Эстония – едва ли не единственная из бывших постсоветских республик, которой удалось преодолеть исторический вызов и испытание “победобесием”. Напомним, что в 2007 году после массовых беспорядков и протестов этой стране удалось перенести захоронение советских военных и памятник советскому солдату с района города на военное кладбище. Это сопровождали массовые столкновения сторонников советской историографии и эстонских национал-патриотов. Интересно, что через семь лет после аннексии Крыма эстонские газеты вышли с заголовками о том, что они были правы, когда перенесли памятник, потому что потомки “победителей” и сегодня имеют экспансионистские планы в отношении бывших территорий.

«Как историческое прошлое становится идеологическим настоящим?» – так называлось мероприятие, на котором выступали профессор Украинского католического университета Ярослав Грицак, глава Института Национальной памяти Украины Антон Дробович, политический комментатор Deutsche Welle Константин Эггерт и председатель отдела по связям с общественностью и сотрудничества Института исторической памяти Эстонии Сергей Метлев.

Мы приводим наиболее интересные мысли и рецепты от участников дискуссий, для удобства разбив их на ключевые пункты.

1. ВОЗМОЖЕН ЛИ ОБЩИЙ НАРРАТИВ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ И РОССИИ?

Ярослав Грицак, доктор исторических наук, профессор Украинского католического университета:

— Общий нарратив невозможен. Чтобы был общий нарратив, должна быть общая история. В любом сообществе нарратив (даже в пределах одной области) может быть разным. Украина, например, разная культурно, регионально, языково, ей трудно выстроить общий нарратив. Моя коллега написала книгу о памяти пограничных территорий. По ее наблюдениям, на территории Белгородской области (регион РФ, граничит с Харьковской областью, – ред.) существует только один тип памятников, в Харьковской разные памятники — от Бандеры до Жукова. Единая память есть разве что во Львове. Показателен музей на Прикарпатье: там есть комната дивизии СС «Галичина», комната УПА и комната Колпака – и все три рядом. Это состояние украинской памяти. Каждая власть хочет унифицировать, и это никому не удается. К счастью. У нас демократия памяти по умолчанию. Она объективно такова. Тем более, когда такие разные страны, как государства Балтии, Польша, Украина, Россия.

<img class="aligncenter" title="Как историческое прошлое становится идеологическим настоящим. Из дискуссии публичных философов » src=»https://nbnews.com.ua/wp-content/uploads/2020/06/777806a107578f61efa814162ae50c5d.jpg» alt=»Как историческое прошлое становится идеологическим настоящим. Из дискуссии публичных философов» width=»100%» />
Фото: Александра Чернова, Школа журналистики УКУ

Константин Эггерт, политический комментатор Deutsche Welle:

— Диалог и взаимодействие с Россией относительно исторической памяти в условиях острой конфронтации сегодня нереальны. Когда-то РФ сможет объективно посмотреть на свою историю. Концепция, которую продвигает Кремль сегодня, – значительно больше, чем часть политического процесса. Это создание новой российской идентичности путем специально подобранных страниц истории. Задача Путина – создать обновленную историю РФ, где есть только поводы для радости и где нет унижения после поражения в холодной войне.

Концепция истории РФ сведена к нескольким годам двадцатого столетия. Вторая мировая война выбрана в качестве механизма, вокруг которого крутятся все элементы российской идентичности. Идет ползучий пересмотр перестройки и наследия ельцинской эпохи. Почему так важна Вторая мировая? Потому что это период, когда народ РФ пошел на войну, несмотря на то, что его тиранил самый ужасный диктатор человечества. Это важно для концепции, что российская власть всегда права, и подчинение власти – едва ли не главная гражданская добродетель.

История используется для обоснования существования его режима сегодня. Не вижу, что ситуация изменится. В Думе предложили, что постановление съезда 1989 года, осуждающее пакт Молотова-Риббентропа, – недействительно.

Пакт Молотова-Риббентропа предлагается в качестве «образца дипломатии», в котором есть место пропаганде и легитимизации цинизма, существует лишь право сильного. В РФ история – прикладная штука, которая влияет на день сегодняшний (РФ права; мы победители; от нас ничего не зависит; цинизм)… Любой конфликт ставят в контекст Второй мировой. Россия выставляет четкие линки: “НАТО сегодня – это Гитлер вчера. Бандеровцы сегодня – полицаи вчера”.

Пока не изменится политический режим, прогресса не будет. Сознание не меняется так быстро, как жители Кремля.

<img class="aligncenter" title="Как историческое прошлое становится идеологическим настоящим. Из дискуссии публичных философов » src=»https://nbnews.com.ua/wp-content/uploads/2020/06/db504903dd2b69d2b627cc1199e00269.jpg» alt=»Как историческое прошлое становится идеологическим настоящим. Из дискуссии публичных философов» width=»100%» />
Фото: Ilmar Saabas

Сергей Метлев, глава отдела связей с общественностью и сотрудничества Института исторической памяти Эстонии:

— Руководство России не предполагает, что в Восточной Европе есть серьезные исследовательские учреждения, которые занимаются честной исторической наукой, изучают все доступные материалы и создают книги, которые будут иметь значение следующие сто лет. Поэтому они не воспринимают резолюции ЕС, которые осуждают жертв нацизма и коммунизма, более того – формируют концепт советского режима, как жертвы и страдальца. По убеждению российской власти, советский преемник Россия должна защищать «концепцию великой победы» теми же методами, которыми преследовали сторонников независимости в советское время. Мэр Праги (он переименовал площадь, на которой стоит российское посольство, в площадь Немцова – ред.) попросил государственную охрану из-за того, что получил угрозы физического уничтожения. Пока в России не сложилась честная историческая наука. Мы должны поддерживать тех российских ученых, которые работают с российским обществом. Наш долг – поддерживать честных историков РФ, это будет просто миссионерская деятельность на благо другого общества…

2. МОЖЕТ ЛИ МИФОЛОГИЧЕСКИЙ ДИЗАЙН, ИЛИ МИФОТВОРЧЕСТВО, НАВРЕДИТЬ В СОЗИДАНИИ ОБЪЕКТИВНОГО ИСТОРИЧЕСКОГО НАРРАТИВА?

Ярослав Грицак:

— Не знаю, существует ли объективный нарратив. Только плохие историки думают, что они объективны. Каждый хороший историк знает, что он субъективный, просто как далеко он заходит в своей субъективности. Когда мы знаем свои ограничения и готовы их перебороть – другое дело. Наша цель – не создать общий нарратив, а объективно примирить наши народы относительно определенных событий. Чтобы мы могли жить без яда. Вряд ли Кромвель может помирить ирландцев и англичан, можно иметь фигуры, которые разъединяют, но главное – жить в мире.

Антон Дробович, глава Института национальной памяти Украины:

— Любая идентичность – набор разных историй о самих себе. Для того, чтобы построить идентичность, нужно восстановить память о многих событиях, которые были потеряны, сфальсифицированы, скрыты. Оппонирование и восстановление субъектности и памяти — один из наших вызовов. И на этом восстановленном полотне следует сфокусироваться. Большая гуманитарная задача — конструирование себя как политической нации – до конца не выполнена из-за того, что перед Украиной стояли тысячи других задач. Но Украина существует, и по мере того, как сходит с ума Россия, пытаясь захватить Украину военно и идеологически, – растет вызов защиты от фальсификации. Вы задаете вопрос: “Как историческое прошлое становится идеологическим?” Это извечный вопрос. Когда Вергилий писал Энеиду на заказ императора – делал то же самое. И они построили на этом свою идентичность. Японские Кодзики – тот же пример. Историческое прошлое всегда может становиться идеологическим настоящим. Вопрос в том, как мы, честные историки, это контролируем? Даем ли власти по жопе, когда она чрезмерно вмешивается. Наша задача – не сделать из этого тоталитарную машину, которая будет пользоваться миллионами искаженных душ. На днях в институте Нацпамяти состоялась внутренняя дискуссия: Украинцы в Советском союзе – мы оккупированные или мы коллаборанты? Если второе – причастны ли мы к большому террору или Голодомору? Или не причастны? Или нет, только жертвы. Не обязательно мы быстро найдем ответ. Но мы этот вопрос задаем. И должны честно ответить на него. Поиск правды и ответственность за нее – лучше и сильнее лжи или замалчивания.

3. ПОЧЕМУ ЭСТОНИИ УДАЛОСЬ?

Сергей Метлев:

— Эстония прошла и завершила свой путь формирования идентичности и разобралась с прошлым. В нашей стране изучение советской эпохи началось в 1989 году, когда начали публично об этом говорить – акцент делался на исследованиях репрессий. Репрессии – столб, благодаря которому можно было понимать, что происходило. Советское общество было репрессивным и репрессии отражают цели руководства – от коллективизации с уничтожением уклада до арестов деятелей довоенной республики.

<img class="aligncenter" title="Как историческое прошлое становится идеологическим настоящим. Из дискуссии публичных философов » src=»https://nbnews.com.ua/wp-content/uploads/2020/06/d34cff73024335bf1b2ec03e68e30dc3.jpg» alt=»Как историческое прошлое становится идеологическим настоящим. Из дискуссии публичных философов» width=»100%» />
Памятник жертвам коммунизма в Эстонии / Фото: Прийт Мюрк/ERR

Эстонские историки написали массу книг, посвященных мотивам советской власти. И это подтвердило то, что страны семейной памятью и так знали. В странах Балтии семейная жизнь и семейные предания, с точки зрения исторической памяти, сильно отличались от того, чему учили в школах. И это нам очень помогло. Сейчас мы занимаемся развитием музея памяти жертв коммунизма, чтобы слить в одну экспозицию память большинства народов, которые испытали на себе советскую диктатуру. Мой институт не занимается только политикой Москвы, он занимается тоталитарными режимами, и советским в том числе. Мне кажется, что нам удалось объяснить нашему обществу: сущность двадцатого века – в том, что Европа была поделена между двумя человеконенавистническими режимами. К сожалению, в эстонском сегменте соцсетей существует много групп, которые еще вспоминают советское прошлое, вспоминают советские памятники, которые сложены в одном из музеев и размышляют, как лучше их переставить. Они не научились отличать тоску по молодости, первую любовь, поступление в университет – от тюрьмы, от реалий советского режима, и понимания, что они жили за проволокой, пусть она и была в нескольких метрах от них. Советская ностальгия еще станет объектом исследования историков, потому что для таких людей чем дальше от советского террора – тем лучше становится прошлое. Но, по моему мнению, Эстония выходит на парадигму примирения с русскоязычным населением. После переноса памятника многие из россиян приходили праздновать 9 мая с кулаком в кармане, но сегодня условно российская и условно эстонская стороны идут на смягчение, разговаривают друг с другом с уважением. Думаю, что, в конце концов, они придут к 9 мая, как к дате чествования жертв войны, а не победы.

4. ЕСТЬ ЛИ ИНСТРУМЕНТЫ ПРИМИРЕНИЯ НОСИТЕЛЕЙ РАЗНОЙ ПАМЯТИ?

Антон Дробович:

— Инструмент примирения – уважение к носителям разной памяти. Память – очень эмоциональная штука, и когда мы говорим с носителями, в частности имперской памяти, должны демонстрировать уважение. Это может быть очень неприятная память, ведь, согласно ней – если ты сторонник независимой Украины, то ты должен быть колонизирован, это в лучшем случае. Но деконструировать его тезисы можно, если он будет чувствовать уважение. Уважение плюс историческая справедливость.

Рассказать правду, чтобы не унижать людей, можно: “Это было трудное время. Мы освобождали Европу, но становились оккупантами”. Правда, рассказанная осторожно по отношению к собеседнику, может стать шагом к примирению.

Здесь важна персональная память. Институт нацпамяти помогает восстановить правду людям, которые ищут сведения о репрессированных родных. Это большой толчок: дать им понять, что они не предатели, они попали в разнарядку террора.

Конечно, нужно искать площадки для диалога… Со всеми, с кем можно говорить, будет найдена платформа, со всеми, кто хочет уничтожить демократию, – нет, но пусть их глупость будет видна.

Мы должны усиливать образование, развивать критическое мышление.

Константин Эггерт:

— Для будущего России важно создание положительных перспектив. Сегодня есть социологические и эмпирические данные, что людям в России начинает надоедать – постоянное пребывание внутри советской истории. Хотя это еще не доминирующий тренд. Последствия сегодняшнего воспитания для российского общества будут долгими, даже если сменится власть.

Но в будущем историкам придется заниматься российско-украинским примирением. Это обязательно произойдет. Придется прекратить войну, россиянам придется начать понимать самих себя, начать уважать себя (потому что неуважение к другим – следствие неуважения к себе)… Они не могут жить в машине с зеркалом заднего вида все время. И здесь Украина могла бы для честных историков предоставить доступ в архивы. Запрос на историю – в РФ большой.

5. ЕСТЬ ЛИ СВЕТ В КОНЦЕ ИСТОРИЧЕСКОГО ТОННЕЛЯ И КАК ЕГО НАЙТИ, НЕСМОТРЯ НА ПРОПАГАНДУ?

Ярослав Грицак:

— Часто из-за исторической памяти говорят о якобы расколотости украинского общества. Но украинская ситуация не безнадежна. Чем дальше в историю – тем больше украинцы находят согласие, чем ближе – то ссорятся. Самый большой раскол продолжается вокруг вопроса: является ли Бандера героем, или он бандит. Но есть консенсус. Ющенко удалось ввести историческую концепцию Голодомора. Если смотреть социологию, то вы видите четкое видение и согласие людей: голод был, он был искусственный и это был акт геноцида. Бандера разделяет, а Сталин объединяет. Все украинцы говорят, что последний был преступником. Как нам действовать в понимании истории? Худший сценарий – повторять Путина и фальсифицировать, необходимо показывать, что он мизерный и смешной в своих потугах. Он не разбирается в истории. А у меня есть положительные примеры. У меня есть знакомая женщина-россиянка, которая приехала из Крыма в Киев после аннексии, она бизнес-вумен, которая покупает неприбыльные бизнесы и делает их прибыльными. Сейчас она создает книги по истории для детей трех возрастных групп: 4-10, 11-15, 16 лет. И она верит, что будет продавать их. Таких примеров много. И шансы на победу есть.

Антон Дробович:

— Если говорить о ключе к успеху в историческом образовании, для начала следует решить. Мы не можем контролировать развитие российского исторического психоза, тем более – российская система не выдерживает проверку правдой. В Украине существует много соблазнов сказать, что все было плохо. Это не так. Как бы кто ни относился к советскому прошлому. Огромный пласт материальной и духовной культуры таки был создан в это время. И огромный методологический вопрос – как отделить зерна от плевел. Мы должны принять советское наследие, даже негативной стороны – кто из украинцев был основателем советских движений, участниками террора, вспомнить, как они каялись, – но пропустить через критическое сито. Переосмысление важно. Но как оно должно происходить?

Эти вещи даются очень тяжело, велик соблазн, легче написать и спустить методичку. Необходимо научиться и понять, что большинство методов образования перестанет существовать. Следует искать асимметричные сетевые методы работы. Люди, родом из 20 века, должны научиться работать с новым поколением.

Константин Эггерт:

— Несмотря на трудное время для России, это неплохое время для образования. Продукты в соцсетях, подкасты – делают свое дело. Контрпропаганда далеко не все, поэтому стоит это развивать.

Сергей Метлев:

— Убежден, что чем дальше, тем важнее становится неформальное историческое образование. Музеи должны иметь 3D-очки и выходить за пределы культуры и родной языковой сферы страны. Соцсети прекрасны для образования и доступны – это то, чем нужно пользоваться.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Наше агентство много писало об исторической памяти, как арене войны, фальсификациях, пропаганде и фейковых новостях и концепциях. Мне кажется, что в своей борьбе за собственную историю Украина проходила разные пути. До войны элиты не осознавали опасностей российской пропаганды, потом мы научились более или менее активно реагировать, вплоть до запрета соцсетей и российских телеканалов, мы создавали и красиво рассказывали собственные истории. Далеко не всегда мы приходили к внутреннему согласию, но последние годы активно продвигали нациоцентричную историческую версию Украины.

Со сменой власти кое-что изменилось. Нет, не изменился вектор. Антона Дробовича, преемника Вятровича, промосковские каналы возненавидели так же быстро, как и главного декоммуиізатора. Но нам предложили больше терпимости и либерализма. Нам предложили отказаться от создания мифа, даже очень качественного и логического, и идти путем академической правды и развивать критическое мышление. Кто-то увидит в этом шаг назад, нам же кажется, что каждый проводник исторической памяти имеет право на свои подходы. Если он думает, что разложит все по полочкам, заставит нас сомневаться, что-то пересмотреть, и сделает Украинскую советскую энциклопедию участницей дискурса — пусть попробует. Мы оставляем открытым вопрос – возможно ли формирование единой политической нации без совместного нарратива этой нации. Ну, и пожелаем – и украинским чиновникам, и себе – достичь желаемого внутреннего примирения, ни на шаг не уступив право на собственную историю.

Лана Самохвалова, Киев

По материалам: ukrinform.ru

Categories: Общество

По теме

Jerry Heil рассказала о травме, которую получила во время выступления в полуфинале «Евровидения»

Аналитики ISW прокомментировали заявления Путина в день «инаугурации»

Глава Минобороны Нидерландов объяснила, от чего зависит способность Украины переломить ситуацию на фронте