Укринформ продолжает серию публикаций мультимедийного циклового проекта "КАЛИНОВИЙ К@ТЯГ"
Не имея больше сил, не успевая многое закончить из собственных творческих замыслов, несмотря на категорические запреты врача Фовеля Мария Константиновна, однако, заботилась о своем тяжелобольном педагоге, вероятно, единственном друге Жюле Бастьен-Лепаже (Jules Bastien-Lepage; 1848-1884). Теплой осенью 1884 года двумя экипажами они отправились греться на солнце в Булонский лес. Потом, почти молча, вдвоем смаковать горячий шоколад.
Тем временем им обоим прислуга обкладывала грелками замерзшие ноги.
Полулежа рядом, Жюль и Мари Рюс, завернутые в пледы, казались куколками, из которых вот-вот должны выпорхнуть прекрасные бабочки.
Но эти двое больше ни на что в жизни не надеялись. Они знали, что умирают: ему врачи дали максимум год, ей – чуть больше. В тот день, чувствуя беспомощность и глубокую тоску, Мария Башкирцева нежно брала обессиленную любимую руку, щекой касалась ладони, а Жюль ласково перебирал ее русые густые волосы. Еще светило солнце, еще продолжалась жизнь. На обратном пути они сели в один экипаж и болтали о каких-то глупостях.
— Вы должны считать себя счастливой, – убеждал педагог.
— Почему?
— Ни одна женщина не имела такого успеха в Салонах, да еще и за такое короткое время.
Это была сущая правда. Ныне широко известные авторские картины – “Автопортрет” (1880), “В ателье Жульена (женщины-художницы)” (1880), “Молодая женщина” (1881), “Зонтик от дождя” (1883), “Детская улыбка” (1883), “Осень” (1883), “Молодая девушка с букетом сирени”, “Весна” (1884), “Встреча” (1884), “За книгой” – вызывали каждый май последние пять лет подряд широкую огласку во время очередного Парижского салона и после его окончания. Именно эта русоволосая миниатюрная украинка стала первой в мире художницей, чьи работы были представлены в Лувре.
Мария Башкирцева |
* * *
11 (24) ноября 1858 г. в с.Гавронцы Полтавского уезда Полтавской губернии родилась украинская художница, мастер жанровой живописи Мария Константиновна Башкирцева (Marie Bashkirtseff). Впоследствии она стала широко известным автором: в 1873-1884 годах на французском языке писала знаменитый “Дневник Башкирцевой” (“Journal de Marie Bashkirtseff”).
Ее отец, Константин Павлович Башкирцев (1831-1883), хотя и был сыном участника войны 1812 г., строгого генерала Павла Григорьевича Башкирцева (1798-1871), однако считался человеком высокообразованным, не лишенным даже литературного таланта.
Исключительно он должен был поддержать репутацию фамилии. Константин — потому что оказался единственным наследником прирожденного дворянина П.Г. Башкирцева, у которого родился один сын и четыре дочери. И надежды отцовские потомок оправдал – крупный землевладелец, действительный статский советник К.П.Башкирцев длительное время возглавлял дворянство Полтавской губернии.
Мать будущей художницы, харьковчанка Мария Степановна Бабанина (1833-1920), родилась в семье поклонника Байрона, современника Пушкина, отставного полковника Степана Степановича Бабанина. Он принадлежал к древнему роду, который велся от татарских князей. В свою очередь ее отец-аристократ слыл библиофилом, англоманом, ходячей энциклопедией и настоящим ценителем искусств.
В возрасте 21 год Мария Бабанина вышла замуж, вышла по большой и чистой любви. В юности ворожей-еврей предсказал девушке:
— Сын твой будет, как все люди, а вот дочка – будет звездой…
Что интересно, как пишет в биографической повести “Мария Башкирцева” (2009) мемуаристка Ольга Валентиновна Таглина:
— Фамилия Бабанин имеет татарское происхождение, от тюркского baba, то есть “отец, дед”; это уважительное обращение к уважаемому пожилому человеку встречается во многих тюркских языках. Итак, дед по материнской линии женился на француженке – Жюли Корнелиус (Julie Cornelius; 1805-?); поэтому Мария Башкирцева была на четверть француженкой.
* * *
Какой жене понравится, когда муж домой приносит венерическую болезнь? Когда через два года брака, после многочисленных бытовых ссор и публичных скандалов родители развелись, Муся, как девочку называли в семье, была еще маленькой. Это когда все чувствуешь, но почти ничего не понимаешь. Не удивительно, что отца дочь за последующие шесть лет почти забыла.
В 1862 г. имел место странный и нетипичный для Российской империи судебный процесс. Мария Степановна Башкирцева-Бабанина выиграла дело о расторжении брака, добилась официального запрета для бывшего мужа видеться с детьми и… молча подчинилась воле матери Жюли. Забрав четырехлетнюю дочку Мусю и двухлетнего сына Павла (1860-1899), разведенная жена вернулась в родные пенаты.
На долгое время она превратилась в объект сплетен, кривотолков и слухов.
Итак, далеко не беззаботное детство будущей художницы прошло в селе Черняковка вблизи Чутово, в этих благословенных владениях полковника Леонтия Черняка (ныне – Чутовский район Полтавской области), который укоренился на собственной земле двести лет назад. Здесь, в имении деда, расположенном в 50 км от Полтавы, в 1859 г. проживало 752 человека (363 мужского пола и 388 – женского), насчитывалось 129 дворовых хозяйств, существовал собственный завод и в год проходило аж три ярмарки. Живописное село находилось на реке Коломак – это приток Ворсклы, и поражало приезжих своими пейзажами.
* * *
В конце концов, взрослые люди пришли к согласию: сын Павел останется с отцом, а Муся – с матерью. Бывшие муж с женой перевернули страницу семейных ссор и выяснений отношений и решили начать новую жизнь; каждый – свою. В мае 1870 г. мать Мария Степановна Бабанина с двенадцатилетней дочерью и ее родная сестра Надежда (Надин) Степановна Бабанина с дочерью Диной уехали за границу. Такое себе передвижное женское царство в поисках счастья.
Вена, Баден-Баден, Женева, в 1872 г. караван приключений остановился во Франции. Именно в Ницце в 1873 г. Муся начала вести дневник, который на последующие одиннадцать лет стал ее неизменным спутником, в некоторой степени даже выполнял роль душеприказчика. Напечатанный посмертно, он считается литературным произведением – знаменитым “Дневником” М.К.Башкирцевой. Это в 12 лет девочка написала? Да, потому что безнадежная провинциалка из-под Полтавы знала свое предназначение и свое призвание. С присущей юности самоуверенностью оценивала девчонка творческие силы:
— Я создана для титулов. Слава, признание, известность повсюду – вот мои грезы, мои мечты.
Деньги всегда у них водились (200 тыс. рублей ежегодного дохода), поэтому семья снимала лучшие отели и виллы, посещала светские приемы, известные театры и музеи Западной Европы. Не по возрасту умная девочка никак не вписывалась в чванливые каноны высшего мира.
Любознательная аристократка, насмешливая и надменная, даже в подростковом возрасте Муся искала занятия, не типичные для приличных барышень ее круга.
В таком возрасте, как и большинство сверстниц, она грезила принцем на белом коне:
— Выйти замуж и родить кучу детей! Почему нет? Но каждая прачка в состоянии это делать. Чего же хочу я? Вы знаете: я хочу славы!
Однако, у Христа на своих невест особые планы. В Баден-Бадене на термальных водах в 1870 г. Муся влюбилась в настоящего герцога Гамильтона энд Брендона.
О, он – настоящий Аполлон Бельведерский, – правда, рыжий, а еще – капризный и жестокий повеса, как выяснилось чуть позже.
С тех пор Муся, которая еще носила короткое платьице, цепляла на себя все мамины драгоценности и сияла по городу, словно новогодняя елка.
13 октября 1873 г. гувернантка, англичанка Хедер сообщила новость: герцог Гамильтон женится! Но, к сожалению, не на дочери Башкирцевых. Позже девичье сердце бередили: аристократ Борель, Пьетро Антонелли, герцог Клемен Торлония, князь Чивитта-Чези, герцог Чери… Восхищение каждым быстро проходило – сердце оставалось пустым. Сколько их, прекрасных принцев на белых конях, прогарцевало по девичьим снам и подростковым надеждам! Едва ли не каждый — фат, чистокровный нахал, стопроцентный баловень, показательный щеголь, парижанин в 37-м колене и знатный господин, кроме того – выпивоха и повеса.
* * *
С раннего детства у Муси проявилось стремление к прекрасному – она охотно рисовала. С пяти лет, готовясь к балам, девчонка плясала – по крайней мере, как знаменитая мадам Петипа. Также она волшебно пела, играла на арфе (потому что именно на таких барышнях женятся императоры), на рояле, органе, гитаре, мандолине и цитре.
Как свидетельствует “Дневник”, 14 июля 1876 г. она даже прослушивалась у известного во Франции профессора, педагога по вокалу Пьера-Франсуа Вартеля (Pierre François Wartel; 1806-1882). В восторге от встречи украиночка назвала маэстро “первым парижским профессором”. У этого специалиста из российских певиц брала уроки, например, первая исполнительница (1879) партии Ольги в опере “Євгений Онегин” Петра Чайковского, знаменитое контральто Большого театра Александра Павловна Крутикова (1851-1919). Так вот. Услышав меццо-сопрано на три октавы, педагог поднял на 18-летнюю украинскую сирену ясные очи и сообщил:
— Голубушка, в искусстве пения вас ждет большое будущее.
Но Мусю сильнее всего тянуло именно к рисованию, хотя окончательное решение стать художником у нее еще не окрепло. Первым учителем живописи стал утонченный декадент, киевский художник польского происхождения Вильгельм Котарбинский (Wilhelm Kotarbiński; 1848-1921). Несмотря на молодой возраст, тот монументалист уже помогал расписывать Владимирский собор в Киеве. Конечно, это произошло до того, как шляхтич поступил 1872 г. в римскую Академию художеств Святого Луки, где он изучал живопись под бдительным оком Франческо Подести (Francesco Podesti; 1800-1895) и закончил обучение (1875) с большой золотой медалью.
* * *
Осваивая науки с частными учителями, одаренная девушка изучала историю, литературу, философию, естественные науки, работала с какой-то недетской сосредоточенностью, стремилась к самосовершенствованию. Кроме русского и украинского, которые она знала “для домашнего обихода”, Мария свободно овладела французским, немецким, английским, итальянским. С 14 лет в расписании занятий появились греческий и латынь. Можете представить себе уровень – Платона и Аристотеля девушка читала в оригинале. И это несмотря на болезнь легких.
— Жизнь так прекрасна и так быстротечна!.. Если я буду терять время, что из меня получится!
Попав в Ниццу, думала и писала Мария Башкирцева на французском языке. Гувернантки, считаете, – это прогулка по образованию на досуге?
Нет, когда-то это было основательное образование, по крайней мере, такое обеспечивали две частные учительницы юной украинки – россиянка и француженка. Вот, сами читайте:
— До двенадцати лет меня холили и лелеяли, исполняли все желания, но никогда не заботились о воспитании. В двенадцать лет я сама попросила дать учителей, сама составила программу. И с тех пор всем обязана самой себе… Самостоятельно я определилась с часами уроков: девять часов ежедневно. О, боже мой, дай сил и настойчивости в учебе. Да, у меня есть силы, но хотелось бы иметь их еще больше…
Представьте, кроме понятных для молодой барышни дисциплин – иностранные языки, литература, эстетика – она собственноручно включила в расписание занятий математику, физику и химию. Да и с гуманитарными предметами поражала поднятая планка образования. Например, в 15 лет она перечитала Гомера, Горация, Платона, Плутарха, Тибулла, Данте, Савонаролу, Ларошфуко, Уильяма Шекспира, Оноре де Бальзака, Гюстава Флобера, Ги де Мопассана, Александра Дюма, Эмиля Золя, Уилки Коллинза, Чарльза Диккенса, Николая Гоголя, Ивана Тургенева, Льва Толстого.
Оглянитесь вокруг: кто из знакомых вам детей, ровесников Башкирцевой, сегодня так тянется к чтению?
* * *
В 1876 г. Мария Башкирцева совершила путешествие на родину, посетила любимые Гавронцы, а также погостила в Диканском имении статского советника, князя Сергея Викторовича Кочубея (1820-1880), Полтавского предводителя дворянства. Немало прекрасных мест увидела юная художница, путешествуя по Западной Европе, Российской империи и Украине. Но в Диканьке ее поразило увиденное:
— По красоте сада, парка, строений Диканька соперничает с виллами Боргезе и Дориа в Риме… И это в Малороссии! Очень жаль, что мир и понятия не имеет о существовании этого места.
Не уверен, что ностальгия так загрызла 18-летнюю девушку, которая давно думала на французском языке. У нее были куда более прагматичные цели: за полгода, проведенных в Российской империи, – кроме родной Полтавщины, Харькова и Киева – Муся посетила Санкт-Петербург и Москву.
И наибольшее количество времени она провела в обществе… отца, которого в далекой Франции на самом деле почти забыла.
Изысканными манерами, модной одеждой, веселым нравом дочь покорила сердце Константина Павловича. Она и не скрывала, что ей это крайне необходимо. Потому что в ближайших планах дочь должна была вывезти отца за границу, помирить с мамой, чтобы восстановить полноценную семью! В ход пошла тяжелая артиллерия: в полтавскую пущу она притянула за собой новый гардероб – тридцать платьев от лучших парижских модисток. Мимо ушей как-то пролетел отрекомендованный жених, ставку на которого сделали мать Мария и тетя Надин – Григорий Львович Милорадович (1855-†?).
С тем Гришей Муся знакома с детства, на встречу к нему девочку возили в Вену в 1873 г. Но теперь это не актуально!
Любой ценой дочь стремилась добиться своего! Аргументы к отцу железные – нечего тратить время за картами, транжирить деньги на шампанское в провинциальных трактирах и плесневеть. 45-летнему мужчине стало понятно, куда она клонит:
— А сколько будет стоить домик в Ницце?
Дело не в том, где можно будет устраивать приемы и рауты. Маруся была на выданье, а значит – нуждалась в полноценной семье и, прежде всего, покровительстве отца! Несмотря на возраст, Константин Павлович Башкирцев молодо выглядел. Очаровывая, полушутя, Маруся предложила действительному статскому советнику… быть за границей его младшей сестрой и называть Константином. Предводителя дворянства Полтавской губернии это порадовало, тем более что К.П.Башкирцев на самом деле общался, в основном, в кругу золотой молодежи губернского города.
Душевные разговоры близких людей не прошли бесполезно – дочери удалось примирить разведенных родителей, которые все эти 14 лет продолжали любить друг друга. Оставив любовницу-содержанку на Полтавщине, Константин Павлович отправился в Париж.
* * *
Первый удар болезни нанесли Марии Башкирцевой в 1876 г., когда коварное воспаление гортани и катар верхних дыхательных путей превратились в хронический ларингит, навсегда лишив девушку ее волшебного меццо-сопрано в диапазоне трех октав. Правда, неурядицы подобрались к ней еще раньше. В 16 лет Муся узнала, что у нее чахотка, а бронхи и легкие серьезно поражены. С тех пор немало времени пришлось проводить на курортах и в санаториях, раз за разом чувствовать промозглый дух коварной смерти.
В 18 лет болезнь лишила девушку идеального слуха, и она начала глохнуть. Слишком рано сердце хочет все успеть? Возможно. Рановато, это точно. В неполных 17 лет на жизненном пути Марии Башкирцевой возникает круговорот достойных мужчин: политик Поль Гранье де Кассаньяк (1842-1904), граф Александр де Лардерель (1854-1885), граф Пьетро Антонелли (1853-1901), барон Шарль Герик д'Эрвинен, Эмиль д'Одиффре и другие. В любой момент можно сказать:
— Да! – и уютное семейное гнездышко готово.
Попытка разобраться в чувствах, которые возникли у них с племянником итальянского кардинала, дипломатом Пьетро Антонелли (в 1876 году), этим светским львом с репутацией закоренелого бабника, вызвала у Марии Башкирцевой убеждение: потенциальных невест и великосветский уровень мужского окружения отныне она… переросла. Осознание прописной истины обрекло девушку на глубокое душевное одиночество. Не имеет значения, насколько плохо вы вышли замуж, не имеет значения до тех пор, пока вы поймете, что с мужем так же плохо живете, как и другие страдалицы.
В Париже 17-летняя Мария жила с января 1877 г. Она взрослела на глазах, ведь времени жизни ей практически не оставалось. Художник от Бога – это зеркало, но пока зеркало – насквозь живое. Возможно поэтому еще с раннего детства у нее появилась странная привычка: часами она стоит обнаженной перед зеркалом, смотрит на отражение, как будто ищет ответ: кто она есть?
* * *
Вернувшись из Украины во Францию, Муся поступила в Париже в частную Академию живописи Жульена (Académie Julian). Можете не фантазировать – ни свободной любви, ни обнаженных натурщиков-мужчин, ни легкого поведения здесь и в помине не было. Так же Академия Рудольфа Жульена (Rodolphe Julian; 1839-1907) была единственным местом, куда принимали изучать живопись изысканных барышень.
А вот на мальчишечьей территории Школы изобразительного искусства – там действительно царили полугусарские-полубурсацкие традиции. Когда в мастерской появлялся новичок, его ждал обряд посвящения, который именовался “поглаживание против шерсти”. Голышом жертву ставили на стол в центре комнаты и подробно, правда, только словами, поносили все анатомические пороки. Затем новичка помечали как пригодного для использования в высоком искусстве, окрашивая мошонку неофита… ультрамарином или киноварью.
Понятное дело, отдельно от мужчин велось преподавание для женщин в Пассаже Панорам (Passage des Panoramas); сильный пол учился даже… этажом ниже. Хоть это и было национальное образовательное учреждение, в ателье Жульена практически не попадали француженки. В тот год в нем учились англичанки, испанки, швейцарки, норвежки, шведки, одна американка и одна украинка – Мария Башкирцева.
Россиянок здесь еще четыре года не было: Екатерина Сергеевна Зарудная-Кавос (1862-1917) в Академии Жульена училась в 1885-1887 гг., Мария Васильевна Якунчикова-Вебер (1807-1902) – в 1889-1892 гг., Елена Карловна Иваненко-Врангель (1837-1906) – в 1897-1900 гг. Из мужчин в ателье Жульена раньше Марии Башкирцевой учился только один российский художник – декоратор Эрнест Карлович фон Липгарт (1847-1932) – в 1873-1886 гг.
* * *
Воспитанная великосветскими Ниццами, Монте-Карлами, Баден-Баденами и Флоренциями, в первый день Мария Башкирцева посетила ателье Жульена в сопровождении горничной Розалии и крошечного щенка Пинчио. Стильно укутавшись в роскошные меха, состоятельная иностранка умышленно опоздала на урок, проиведя на присутствующих должное впечатление своим роскошным белым нарядом. Кто-то из девушек пренебрежительно пхекнул, мол, еще одна скучающая от безделья собирается осваивать живопись! Первые четыре года мастер учил уважительно относиться к фамилии, которая выводится на холсте, потому что всю дальнейшую творческую жизнь картина становится по большей части фоном, который оттеняет подпись самобытного художника.
И это тогда, когда в мастерской Рудольфа Жульена никто никогда не бездельничал. Здесь добросовестно работали с восьми утра до полудня, а после часового перерыва – до пяти вечера, то есть восемь часов в день. Вымазавшись в краску по самые уши и испортив платье, под насмешливые взгляды коллег Мария многое поняла.
Между прочим, вместе с украинкой в 1877-1881 гг. в Академии Жульена учились: испанка Амелия Бори-Сорель (Amélie Beaury-Saurel; 1848-1924; третья медаль Парижского салона в 1885 г.), швейцарка Луиза Катарина Бреслау (Louise Catherine Breslau 1856-1927), шведка Анна Нордгрен (Anna Nordgren; 1847-1916), француженка Мадлен Реал дель Сарте (Magdeleine Real del Sarte; 1853-1927), Софи Шеппи, Женни Зильхард. Некоторые из них стали довольно известными художницами. Без лишней спешки здесь, в Пассаже Панорам, учили простым вещам:
— Задача живописи – не в том, чтобы копировать натуру, а в том, чтобы ее проявлять.
…В тот день Муся молча вернулась домой, на авеню Шанз-Элизе, 71 (avenue des Champs-Élysées; Елисейские поля), где они снимали апартаменты. Одетая в простую рабочую одежду, на следующий день мадемуазель Башкирцева явилась в класс заранее. С тех пор больше никогда она не брала с собой на прогулку по Парижу любимого негритенка по имени Шоколад, чтобы мальчик оттенял ее белые одеяния.
* * *
В первую неделю занятий Муся вызвала фурор. Опытные штатные педагоги – а здесь преподавали ведущие художники Франции: Тома Кутюр (Thomas Couture; 1815-1879), Александр Кабанель (Alexandre Cabanel; 1823-1889), Жан Жером (Jean-Léon Gérôme; 1824-1904), Леон Бонна (Leon Joseph Florentin Bonnat, 1833-1922) – единодушно распознали у ученицы природную одаренность.
Прожужжали все уши они метру. И на занятия в Пассаж Панорам наведался сам мсье Жюльен.
— Мне казалось, что ее студии – это прихоть избалованного ребенка, но должен признать, что она действительно работает. У нее есть сила воли, и она щедро одарена. Если так будет продолжаться и дальше, через три месяца ее рисунки могут принять на Салон, – не прячась от затихшего класса, сказал он преподавателям.
— У вас, мадемуазель, есть все, чему не научиться. Понимаете? – обратился к Марии.
Походив вокруг юной воспитанницы, посмотрев ее эскизы (модель головы), мастер не поверил, что маленькая "Мари Рюс”, как он с тех пор называл Марию Башкирцеву, никогда раньше не брала уроки профессионального рисования.
— Живопись приводит меня в отчаяние. Потому что я обладаю данными для того, чтобы создавать чудеса, а между тем я в отношении знаний ничтожней первой встречной девчонки.
Тем временем начинающая художница работала по 12-14 часов в сутки.
Ее педагогами стали два академических художника – Тони Робер-Флери (Tony Robert-Fleury; 1837-1911) и Жюль Бастьен-Лепаж (Jules Bastien-Lepage; 1848-1884). Не совсем здоровая девушка почти ночевала за мольбертом. Так случается, когда нещадно ругаешь себя за бессмысленно потерянное время.
— Почему я не начала заниматься живописью раньше?
— Сколько лет потеряно!
Однажды, спеша с обеда на занятия, на Елисейских полях она вдруг увидела свою прежнюю чистую любовь – герцога Гамильтона энд Брендона. Некогда писаный красавец с рыжеватыми волосами и стильно подстрижеными усами превратился в… плотного англичанина; лишними килограммами он занимал весь фиакр – совсем рыжий, брутально рыжий, с самодовольно рыжими бакенбардами.
— Столь быстротечна жизнь, что не имеет смысла, хотя бы одно мгновение, прибегать к тому, что не дарит тебе удовольствие, – легло строкой дневника.
* * *
Прошло одиннадцать месяцев учебы в ателье Жульена, а о выставленной картине Муси французский газетный обозреватель написал:
— Это работа… юноши. Здесь есть нерв, здесь есть натура.
В таком темпе вряд ли выдержал бы организм тренированного атлета. Как следствие, Мария Башкирцева практически потеряла слух. Боль в груди была невыносимой, воспаленное горло разрывалось изнутри. Вынужденно пришлось прекратить студии, чтобы после медицинских осмотров отправиться на минеральные воды.
— Умереть?.. Это слишком дико. Но, мне кажется, я должна умереть. Потому что жить невмоготу: я ненормально создана, во мне – много лишнего, вместе с тем, – слишком многого не хватает. Такой характер недолговечный… А как тогда мое будущее, моя слава? Ну, разумеется, тогда всему конец!
На академическом конкурсе творческих работ в 1879 г. получила большую медаль, опередив… старшекурсников. Это – во-первых. И решение о награждении не покупалось на деньги богатого любовника или доброго папеньки, а было общим мнением, которое коллегиально приняли члены жюри, известные живописцы, уважаемые академики Академии живописи Жульена: Гюстав Буланже (Gustave Clarence Rodolphe Boulanger;1824-1888), Адольф Бугро (Adolphe William Bouguereau; 1825-1905), Жюль-Жозеф Лефебр (Jules-Joseph Lefèbvre,1836-1911), Тони Робер-Флери. Во-вторых, семилетний курс обучения в престижном учреждении украинка освоила за два года. В-третьих. Да, удивляло многих сдержанных и умеренных французов, вообще – европейцев, но из года в год от разных жюри традиционных художественных конкурсов именно художественные успехи Марии Башкирцевой венчала медаль Салона.
Это свидетельствовало: в западноевропейском живописи растет самобытный Мастер.
Более того, картины, которые регулярно выставлялись на парижских Салонах, не только вызывали повышенный интерес зрителей и положительные отзывы в прессе, но и находили покупателей, хотя материальной нужды Мария Башкирцева не испытывала.
* * *
На пик славы не ведут проторенные дороги, каждого художника ждут свои трудности. Поначалу, существуют свидетельства, Марии Башкирцевой пришлось писать под псевдонимом! Потому что даже у свободных нравов Франции, даже у передовых взглядов Академии живописи Жульена, идеи новомодного феминизма из уст "косноязычных суфражисток” (англ. suffrage, “право голоса”) вызывали… насмешливый смех.
Итак, в силу определенных социальных обстоятельств на парижском Салоне 1880 года автор выставилась под псевдонимом “Mademoiselle Mari Russ”. Со временем ее знаковую картину, 130 х 98 см – “Портрет мадемуазель Дины”, или “Молодая женщина, которая читает “La Question du divorce”, одобрительно восприняли искусствоведы и критики. Полемическую брошюру “Вопрос о разводе” (1880) написал известный литератор Александр Дюма-сын (Alexandre Dumas fils; 1824-1895). В конце 2012 г. это полотно, которое считалось навсегда утраченным, вдруг появилось на аукционе “Sotheby's”, где его приобрела меценатка из Москвы, президент фонда “Возрождение памяти Марии Башкирцевой” Татьяна Швец.
Тем временем в 1881 г. жюри следующего ежегодного Салона, которые с 1-го по 15-е мая традиционно устраивались во Дворце промышленности на Елисейских полях, присудило Марии Башкирцевой второе место – за большое панно “В ателье Жульена (женщины-художницы)”.
Времена менялись, приходило мастерство, но моральные ценности буржуазного мира оставались незыблемыми. Из года в год на парижских Салонах 1881 г., 1883 г. и 1884 г. собственные картины украинка вынужденно подписывала в основном псевдонимами — “Мари Рюс Константин” (Marie Constantin Russ) и… “Андрей” (Andrei).
* * *
Это отдельная тема для исследования, но Мария Башкирцева всегда чувствовала определенную мужскую надменность, даже художественную дискриминацию со стороны жюри Салонов. В мае 1883 г. она даже написала гневное письмо академику и бывшему преподавателю мсье Робер-Флери, обвиняя его в предвзятости, потому что он не поддержал ее кандидатуру на медаль во время обсуждения. И тогда Тони Робер-Флери откровенно ответил: все его коллеги считают Мари Рюс… богатой иностранкой, которую совсем не обязательно поддерживать, потому что она и так имеет в жизни все, что заблагорассудится.
Чтобы мы не задирали нос, горькую микстуру иногда прописывает нам жизнь. Несмотря на то, что домашний доктор Фовель умолял Мусю заботиться о здоровье, девушка стремительно менялась, менялась на глазах образованной публики. В частности, “Автопортрет с палитрой и арфой” (1883) привлек к молодой мастерице внимание профессионалов, потому что показал новый уровень ее художественных амбиций. Работы двух последних лет жизни свидетельствовали об отходе от темного тона к более светлой палитры, что, несомненно, происходило под влиянием педагога и хорошего приятеля Жюля Бастьена-Лепажа.
Пробовала она себя и в новом амплуа, создав скульптуру “Навсикая” (“Nausicaa”; 1882), которая до сих пор экспонируется в парижском музее изобразительного искусства Орсе (Museum d'Orsa). Искусство позволяет увидеть людей такими, какими они проявились только один раз, когда на них кто-то взглянул с любовью.
Что делать женщине, когда она решила посвятить себя не любви, а любимому делу? Что, когда это любимое дело превратилось для женщины в пылкого любовника? В конце концов, первоначальный феминизм – это борьба женщин за право совершать безумные поступки, на которые предыдущие тысячи лет владели монополией исключительно мужчины.
Защищая свое человеческое достоинство, отстаивая свое право публично быть самодостаточным художником, в Париже мадам Башкирцева превратилась в яркую фигуру в европейском феминистском движении. Такое набирало сил и искало новых лидеров. Для начала украинка записалась в “Общество прав женщин” (“Societe le droit des femmes”), созданное в 1883 г. местными суфражистками во главе с Убертин Оклер (Hubertine Auclert; 1848-1914).
Под псевдонимом Полин Оррель (Pauline Orrel) 20 февраля 1881 г. Мария Башкирцева опубликовала в новой феминистической газете “La Citoyenne” (“Гражданка”) первую статью из дальнейшего публицистического цикла о правах женщин. Понятное дело, остро-социальные статьи, даже во Франции, пришлось писать под псевдонимом, идеи феминизма вызывали смех и беспощадно осуждались в Академии Жульена. Конечно, в полемике не обошлось без биологического радикализма:
— Давайте любить только собак, давайте любить только собак! Мужчины и кошки – мерзкие существа!
— Никого в партнеры я лично больше не ищу, потому что считаю: мужчины должны быть аксессуарами в жизни сильных женщин.
* * *
Добровольно она выбрала такой образ жизни. Уверен, что первых феминисток мужчины видели невооруженным глазом; такие девушки больше не рассчитывали на прекрасного принца на белом коне. Потому что, не секрет, любое дело женщине приходится делать вдвое лучше мужчины, чтобы заслужить половину уважения, которое получает мужчина. И Мария Башкирцева вышла замуж за Искусство. Это определенно стало понятно во время новой поездки в Украину, когда 21 июля 1881 г. вместе с другими паломниками она посетила Киево-Печерскую лавру.
В веренице простых верующих девушка в простом платье с повязанной на голове косынкой молча шла к святыне. У каждого паломника в руках дрожала свеча, потому что в пещерах царила темнота. Узкие проходы, низкие своды, ужасная сырость, поразительная тишина. Вся семья горячо молится за скорейшее выздоровление Муси: мать, отец, кузина Дина. Пока монах показывал саркофаги со святыми мощами, она… думала, как все это описать в “Дневнике”:
— Святого Иоанна похоронили заживо, стоя. Только голова и плечи монаха оставались снаружи. Так он и умер. Только потом святого одели, как и остальных, и стали поклоняться. Это производит очень страшное впечатление. В некоторых гробах монахи лежат по двое. Все мощи одеревеневшие, прямые, руки сложены на груди. Только у одного умершего согнута нога и поднято колено… У меня душа перевернулась, когда я увидела столько мертвецов, да еще и в открытых гробах. И я застыла еще больше, когда увидела маленькие окошки, через которые иногда добровольным отшельникам подавали еду. Многие из них прожили так двадцать, тридцать лет.
Там, в холодных сырых пещерах Киево-Печерской лавры, Мария Башкирцева почувствовала сильную боль в правом легком. Сначала показалось – это отголосок переохлаждения и чрезмерной сырости, но с тех пор боль напоминала о себе ежедневно, а порой с такой силой, что становилось трудно дышать. Самым действенным лекарством стала живопись – она отгоняла слабость и дарила силы. Однажды Муся поняла: стоя, она добровольно замуровала себя в искусстве. И – назад дороги не будет. Это лет, может, на двадцать или тридцать.
Однако длилось это не так долго, как она предполагала. После внезапной смерти украинки ее “Дневник”, те 106 рукописных томов общим количеством больше тысячи листов, стал просто культовым для российской богемы. Для всех тех, кто сознательно замуровывал себя в Искусстве, отказываясь от личной жизни, ради Совершенства.
Увлекаясь эпистолярным наследием украинской амазонки в искусстве, Валерий Брюсов (1873-1924) утверждал:
— Ничто так не возвращает меня к жизни, как “Дневники Башкирцевой”. Она – это я сам со всеми своими мыслями, убеждениями и мечтами.
(Продолжение следует)
Александр Рудяченко. Киев
По материалам: ukrinform.ru